Источники актерской методики Михаила Чехова давно перестали быть тайной. В любом издании его автобиографии «Жизнь и встречи» прямо говорится, что духовные знания и особенно «технику конкретного применения их в искусстве» Чехов вынес из антропософии, эвритмии и учения Рудольфа Штайнера о художественной речи.
Система Чехова, хоть и не сводится ни к одному из сочинений Рудольфа Штайнера, все же антропософская по существу. Главное в ней не то, что некоторые элементы чеховского тренинга основаны на эвритмических законах. Станиславский для достижения своих сценических задач обращался к йоге и теософским упражнениям на сосредоточение, но это вовсе не делало основателя Художественного театра йогом или теософом. В случае же с Чеховым самое серьезное влияние штайнерианства его метод испытал в той части, где говорится о миссии человека и театра в обществе. Театр, писал Михаил Чехов вслед за Штайнером, должен перестать развлекать зрителя и вернуть свои генетические ритуальные функции. Его задача — воспитать новый тип актера, который будет при помощи искусства говорить о духовном мире.
Разрабатывая свой метод, Чехов заимствует из антропософии представление о трехчастном делении индивида на тело, душу и дух. Также Чехов говорит о ВЫСШЕМ И НИЗШЕМ “Я”.
Высшее «я», которое Чехов называет «искрой пламени, лучами, идущими от нашего высшего, сияющего духовного начала», — цель и средство актерского тренинга. Только установив связь со своим высшим «я», актер получает возможность создавать поистине великие образы. И наоборот: работая по чеховскому методу на театральной сцене, актер открывается своей божественной природе. Главное профессиональное сочинение Чехова — книга «О технике актера» — открывается словами о том, что «наградой актеру, усвоившему предлагаемый метод, будет встреча с его собственной индивидуальностью (то есть божественным „я“) и право творить по вдохновению».
«Подлинное „я“, — пишет Чехов, — это огромное жаркое пламя, которое разгорается все сильнее, пребывает в развитии, тогда как наше низшее „я“ уже развилось, даже чрезмерно». Про чувственное «я» можно забыть, а лучше по мере сил ему сопротивляться, поскольку оно прозаично, занято своими повседневными делами, «сплетничает, тешит себя всякого рода сенсациями, жаждет, чтобы его постоянно развлекали, мечется от одного удовольствия к другому, интересуется лишь собственными радостями и печалями, но равнодушно к страданиям других» и т. д.
К тому же, игнорируя голос высшего «я», человек подвергает себя опасности: «рано или поздно оно отмстит за свое заточение». Суеверия, боязнь одиночества, тишины и темноты — такова месть подавленного высшего «я», которое скрыто за «порогом сознания», но жаждет открыться.
В чеховской вселенной актер — это «человек в квадрате»: ему больше дано, и миссия его труднее. Высшее «я» обывателя также растет и обогащается, но по-другому. Чтобы преобразить свою индивидуальность, простому человеку нужно пережить целый ряд катастроф и жизненных неприятностей, в то время как божественное «я» художника может обогащаться через творчество, вне зависимости от обычных переживаний. Открываясь высшему «я» и работая над художественным произведением, художник растет и «через свое творчество преображает себя». После каждого «творческого акта» индивидуальность меняется и обогащается тем, что она сквозь себя пропустила. Точно так же меняется и тело человека: к лучшему, когда его помыслы чисты, а сердце излучает любовь к ближним, и обезображиваясь, если актер полон лишь своим эгоизмом.
Глава о «ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ ЖЕСТЕ» — одна из самых важных в книге. Чехов рассматривает тело актёра как обиталище души. «Если желание (воля) сильно, то и жест, выражающий его, будет сильным… Если вы сделаете сильный, выразительный хорошо сформированный жест — в вас может вспыхнуть соответствующее ему желание.» И очень важное — «Делайте движения всем телом, стараясь использовать по возможности всё окружающее пространство.» Можно воплотить в «жест» своё представление о роли, но «психологическим жестом» нельзя пользоваться на сцене. После того как этот жест пробудил в актёре чувства и волю, необходимые для создания образа, задача его выполнена.
Очень важна глава АТМОСФЕРА.
«Атмосфера связывает актёра со зрителем. Спектакль возникает из взаимодействия актёра и зрителя. Актёр, умеющий ценить атмосферу, ищет её и в повседневной жизни. Он как чувствительный аппарат, воспринимает окружающую его атмосферу и слушает её, как музыку. Известно, что искусство вообще относится к сфере чувств, и мы сделаем хорошее сравнение, если скажем, что атмосфера есть сердце всякого художественного произведения, а следовательно, и всякого спектакля.
М. Чехов считал, что актёр должен обладать «МУДРЫМ ТЕЛОМ». Процесс репетирования и игры на сцене для таких актёров часто является мучительной борьбой с их же собственным телом. Всякий актёр в большей или меньшей степени страдает от сопротивления, которое оказывает ему тело. Телесные упражнения нужны, но они должны быть построены на ином принципе, чем те, которые обычно применяются в театральных школах.
«Представьте себе центр в вашей груди. Из него излучаются жизненные потоки. Они устремляются в голову, руки и ноги… Начните двигаться. Импульс к движению исходит из центра в груди. Следите, чтобы плечи, локти, бедра и колени не задерживали излучения из центра, но свободно пропускали их через себя. Осознайте эстетическое удовлетворение, которое получает ваше тело от такого рода движений».
“Представьте себе, «что ваши руки и ноги начинаются не от плеч и бёдер, но от середины груди, от воображаемого центра… Воображаемый центр в груди должен постепенно вызвать в вас ощущение, что тело становится гармоничным, приближается к идеальному типу...»
Главную практическую задачу театра Чехов видел в слиянии «воедино многоликой массы публики» в соборном состоянии. При этом сам актер должен переживать катарсис, иначе он не сможет способствовать очищению публики. Соединение зрителей с исполнителями происходит в духе, ибо «ничто не может объединить людей, кроме духа». Впрочем, как писал Чехов, одухотворены все элементы его системы: от чувства целого до психологического жеста. Кроме того, необходимым условием соединения душ была любовь, понимаемая в большой степени как усмирение актером своего низшего «я». Все сценические, творческие ощущения основаны на любви, утверждал Чехов. Любовь устраняет все, что заставляет исполнителя на сцене «сжиматься», все, что ослабляет его творческую личность. Получив после премьеры «Гамлета» звание заслуженного артиста из рук наркома просвещения Луначарского, Чехов благодарил его следующими словами: «Я принимаю эту награду как ответ на мою любовь, которую я стараюсь всегда посылать со сцены в зрительный зал».
Михаил Чехов дает нам пример самостоятельного творческого мышления на основе школы художественного театра и новой культуры движения, возникшей в начале ХХ века. Бесконечные упражнения, тренировки, требовательность к себе — вот, что является главным для актёра Михаила Чехова. Мысли, поиски, предложенные упражнения М. Чехова могут помочь и современным актёрам театра.
Мала Пауэрс (1931-2007) киноактриса:
“Когда я стала заниматься и работать с Чеховым, он был в своих высказываниях очень-очень осторожен, тем более, в выражении своих духовных идей. Но на занятиях всегда упоминал имя Штайнера как создателя эвритмии. В разговоре о жесте всегда показывал некоторые эвритмические упражнения, хотя и извинялся за неточность собственного показа. Он понимал, как ценно для актёра владение визуальной, видимой речью. Он давал нам упражнения на пробуждение эмоций, утверждая, что это реальные вещи. Он не произносил слово «энергия», но говорил, что, когда мы занимаемся эмоциями, изучаем их, мы даём возможность проникнуть в нас силам, которые зародило действие”.
По материалам статей Инессы Кулагиной «Михаил Чехов и новая культура движения» (журнал «Искусство в школе») и Михаила Шиянова «Театр Михаила Чехова между символистами и большевиками» (журнал «ТЕАТР»)